Помню сижу я, маленькая, в залитой солнцем комнате. Такие кадры показывают в старых фильмах, когда хотят отослать зрителя к прошлому героя. Свет был желто-оранжевый. Я щурилась. Глаза начали привыкать. Следующий кадр — я разглядываю плакаты Майкла Джексона на стенах. Откуда я знаю, что это был именно он? Я не понимаю, что это за комната, почему я никогда не была в ней раньше? А может была?
Ножки почти не достают пола, я сижу на старом диване серого цвета. Смотрю по сторонам. Вдруг слышу голос, который возвращает меня к реальности: «Что ты чувствуешь, Алина?». Такая она была, моя первая осознанная встреча с папой. Возможно, я была в этой комнате раньше, скорее всего, я слышала разные истории о нем, наверняка, отвечала на подобные вопросы. Но я ничего не помню. Только этот странный свет, плакаты на стене, нетронутая пустота, которая остается только для того, что страшно забыть.
Я практически не помню себя в раннем детстве. Воспоминания отрывистые, скомканные, будто чужие. Часто кажется, что я сама помню все детали, как это было быть ребенком пяти лет, но позже понимаю, что об этом мне рассказала мама или я сама придумала историю по фотографиям. Каждое мое детское лето начиналось с конца мая, когда цвели сирень и ландыши, и заканчивалось, когда иван-чай отцветал и поля больше не были ярко-желтым пятном на горизонте. Я любила проводить лето с бабушкой. Она была всегда классным компаньоном для летних, загородных дней. Мы много купались, собирали ягоды, сидя под кустами крыжовника, смородины, облепихи на маленьких стульчиках. Бабушка делала варенье и оладушки. Я могла спать и делать все, что мне нравится. Единственное правило под конец лета — это сдать экзамен по цветологии. Это название я придумала сама. Бабушка брала меня за ручку и вела по тропинке, рассказывая, что это за цветок. Я должна была помнить название. Когда я была подростком и ко мне приезжали друзья, бабушка проверяла, помню ли я. Я не помнила. Мы смеялись. Обязательным также было посещение теплицы, в которой было всегда очень жарко и пахло помидорами. Там нужно громко восхищаться урожаем. Вечерами мы читали книги. Бабушка читала и засыпала, просыпалась и читала дальше. Я любила быть вместе. Это был наш мир, в котором было тихо и спокойно.
Следующий кадр. Я несусь в гигантском, зеленом поле на велосипеде. Впереди меня бабушка? Нет. Спрыгиваю с велика, хорошо знакомая женщина, с теплым голосом и с самыми добрыми глазами, говорит мне: «Алина, давай ловить кузнечиков!». И мы ловим. Громко смеемся, бегаем. А потом чуть-чуть, приоткрыв кулачок, так, чтобы кузнечик не выпрыгнул, я смотрю на него. Выскользнул. Бегу дальше.
Следующий кадр. Мы собираем землянику в поле. Она любит меня, и я это очень чувствую. Но почему?
Следующий кадр. Утро. Я сижу в кресле и смотрю на неё. Она мне очень нравится. Делает зарядку для лица и рассказывает, как важно замораживать отвар ромашки в кусочках льда, чтобы с утра протирать лицо и всегда быть красивой. Я ем пюре из яблок ложкой из стеклянной банки. Я любила быть с ней. Я не знаю, задавала ли я когда-либо вопрос, кто она и почему мы так много проводим времени вместе. Я думала, что это подруга моей бабушки. Пианистка. Видимо бабушке нужно было заняться огородом, поэтому я была часто у нее в гостях, где я чувствовала себя безопасно. Как дома?
Папа ушел, когда мне было 6. Мама плакала и закрывала дверь, чтобы я не видела и не слышала как ей грустно. Наверное, она зарывалась под одеяло калачиком, всхлипывала, стиснув зубы. Скорее всего, ей было очень жаль себя. А мир тогда был чужой и несправедливый. Я часто подслушивала под дверьми. Интересно, что когда взрослые хотят обсудить что-нибудь важное, они закрывают дверь в свою комнату и начинают почти шептать друг другу. Для меня это был знак, что грядут изменения. Неизвестность я не терпела уже тогда. Сначала я аккуратно открывала дверь из своей комнаты в коридор. Не слышно. Пробиралась бесшумно дальше. Ничего не могу разобрать. Подползала ближе к двери. Сердце уже колотилось где-то в голове. Вдруг заметят. Они уже наверняка знают, что я тут. Слушаю. Сложно различаю какие-то отдельные слова. Они что-то замышляют, но что?
А потом я снова ничего практически не помню. Маме 25, она выходит замуж за друга моего папы. Он часто приходил к нам в гости. Мне он даже нравился. Ведь он вечерами приносил шоколаду Picnic, оставлял ее на телевизоре, и с утра я могла ее съесть. Кажется, они счастливы. Однажды я попробовала назвать его папой, было очень неловко. Также, как и ему, назвать меня дочкой. Связи не случилось. Я всё еще любила подслушивать разговоры взрослых, смысла в них было столько же, сколько и бессмысленности. Так я занимала себя вечерами, когда к нам приходили в гости и мне нужно было идти спать. Мама часто приходила ко мне и гладила меня по голове. Я засыпала. Иногда ночью мне было страшно, я вскакивала с кровати, бежала в комнату к маме и подставляла палец ей под нос. Проверяла, дышит ли она. Я очень боялась потерять весь мой мир, которым была мама.
Вечер. Я сижу на лестнице, которая ведет со второго этажа в нашем летнем доме. Слушаю. Мама с подружками громко смеется, что-то обсуждают, и тут вдруг одна из них спрашивает:
— Ань, когда уже расскажешь Алине о Пете? — я напрягла слух. Петя? Мама сказала, что ещё неподходящее время. Мне 8.
Я рутинно из года в год провожу лето на даче. С бабушкой и её подругой чаще всего. У меня много друзей. Я обожаю следить за соседями из заброшенного дома, где мы с подругами представляем, что мы детективы, которые заметили несправедливость. Тогда я много читала подобных книг. Подруга бабушки часто путешествовала и красочно об этом рассказывала. Однажды летом она вернулась из Швейцарии, где выступали ее ученики пианисты, и привезла мне фарфоровую куклу. Сказала, что думала обо мне. Следующим летом привезла краски из Италии. Я обожала ее слушать. Я ждала ее и ее рассказов. Я наблюдала, как горят ее глаза, как часто не хватало воздуха закончить предложение, потому что эмоции переполняли, и она говорила быстро, будто пела. Так она передала мне эту жадную влюбленность в каждое слово и действие человека, который горит и любит всем сердцем эту жизнь.
Мне 16. Мы с мамой поехали в Китай. Первое наше путешествие вдвоем. Я часто болею. Мне часто грустно. Понимаю, что ничего не понимаю. Не знаю, как описать этот бунт эмоций внутри. Мне все не нравилось. Чаще делала вид, что все в порядке, чтобы не расстроить окружающих. А внутри была черная дыра. В один из вечеров мама села напротив меня и вдруг издалека начала:
— Знаешь, Алина, когда мне было 15, я была влюблена в мальчика. Он был самый красивый. Мы хотели провести всю жизнь вместе. Мы много ссорились и даже дрались. Расставались. А на следующее лето, на даче, как только видели друг друга, то снова влюблялись и сходились. Его мама не хотела, чтобы мы были вместе. Запрещала ему. Но мы любили друг друга. А потом, однажды, он пришел ко мне домой. Нам уже было по 18. Он очень приревновал меня. Он всегда меня ревновал ко всем. Мы поругались, и он ушел, сказав, что сегодня последний раз, когда я его вижу. В ту зимнюю ночь он возвращался домой и в парке несколько парней его избили почти до смерти. Сняли с него куртку и шапку. Он умер. Действительно, это был последний день, когда я его видела. Через несколько дней мне позвонила его мама и рассказала, что его больше нет. А через несколько недель оказалось, что я беременна.
Она смотрела на меня. Ждала.
— Мам, я знаю, это был мой папа. Я ведь часто подслушивала ваши взрослые разговоры. Я всегда будто знала об этом. Даже если никогда до конца не могла осознать, что это так. И вообще, какая разница, кто мой папа. У меня есть ты. И ты для меня самый важный человек на планете.
Такой был разговор. И теперь я знала наверняка, что мой папа умер перед моим рождением. А подруга бабушки, пианистка, с добрыми и светящимися глазами — это моя бабушка.
Мне 26. Мой психотерапевт говорит мне, что нельзя выбросить координату из системы, потому что системе это дорого обойдется. Я постоянно пытаюсь понять, кто я. Выстроить свой целый образ. Получается, но будто чего-то не хватает. Мы всё еще в семье делаем вид, что я об этом не знаю. Или не должна знать? Интересно, боятся ли они за меня или за то, что воспоминания снова могут ожить в их жизни? Мы никогда не обсуждали и не говорили с мамой моего папы о нем. И я вряд ли смогу назвать ее своей бабушкой. Мама мне тоже очень мало рассказывает, какой он. Показала фотографию. И правда красивый. Знаю, что от него у меня мои ямочки на щеках.
Меня больше никогда не заводили к нему в комнату, в которой я могла бы проверить, чувствую ли я что-нибудь? Похожи ли мы? Какой мог бы быть сценарий жизни с моим папой? Какую другую историю я могла услышать из-за закрытой двери?
Фото: Marta Bevacqua; Marisa Renee.
ВАМ ТАКЖЕ МОЖЕТ БЫТЬ ИНТЕРЕСНО
